В 1975 году я уже заканчивал Суриковскую школу. Это была одна из последних наших летних практик в Ленинграде. Мы много писали и Исаакиевский собор, и много других достопримечательностей Санкт-Петербурга. Стояли белые ночи. В общем, не практика, а наслаждение. Очень красивый город. Но самым большим подарком для нас было то, что мы могли писать в галереях Эрмитажа.

Договоренность была такая, что на первом этаже, где были слепки скульптур, мы можем писать даже маслом. Для этого, в целях безопасности, застилали клеенки под этюдники. Нас очень внимательно проверяли, на каждый день мы получали разрешение. Вообще, это было не так просто.



Но, тем не менее, это, конечно, был большой подарок. Ведь мы были там, в тех интерьерах, куда художников редко допускали. Я много писал в те годы маслом, но, параллельно, все равно продолжал работать акварелью, так как она всегда была мне близка. В школе, в отличие от института, это поощрялось. Однажды я решил рискнуть и подняться на второй этаж, где были картины старых мастеров. Никакого разрешения, чтобы писать в дворцовых интерьерах у меня не было. А там везде, кроме первого этажа, полы были уникальные, из наборного паркета. И ни дай Бог, если бы капнула краска или что-то пролилось! Это было бы настоящее ЧП.

Однако, я нашел для себя очень красивое место – галерею Кленца. Первый мой шаг: я взял альбомчик, тихонечко устроился в уголочке и стал делать рисунок – предварительный набросок к будущей акварели. Так как я делал рисунок, у смотрителей это не вызывало особых возражений. Сделав его, я аккуратненько постлал клеенку на стульчик, уговорив смотрителей. И, в общем, начал писать эту галерею. Для меня это был самый первый дворцовый интерьер. Эта вещь очень знаменательна: мало того, что она была безумно сложная по перспективе, но и не проста по живописи, потому что здесь были скульптуры, местами освещенные, а где-то они были затенены, местами падал свет из окна. Короче, это была очень трудная работа. Все казалось неповторимым. А если учесть, что все эти своды уходили в перспективу, в глубину, и это надо было как-то передать, то сделать это было большим испытанием. Я с такой сложной задачей столкнулся впервые.

Но, тем не менее, мне это было безумно интересно, я радовался, что могу этим заниматься. Я потратил на работу часов десять, то есть два дня, потому что работа была очень кропотливая. Я старался сделать ее чисто. Хотя, возможно, упускал какие-то детали. Ведь это все требовало, конечно, времени. А опыта такого, который потом уже появился, когда я стал писать английские интерьеры, у меня не было. После я огромный интерьер мог сделать за два дня. Но тот, первый опыт, очень для меня знаменателен. К сожалению, больше интерьеров на втором этаже Эрмитажа мне не удалось написать. Очень печалился, но был рад и этому.