В 1982 году я закончил Суриковский институт и поступил в творческие мастерские Академии художеств. К тому времени наши общие знакомые познакомили меня с Михаилом Ивановичем Демидовым, старостой храма у Рижской эстакады. Храм этот был очень запущен, и требовалось очень много реставрационных, а также восстановительных работ. Михаил Иванович пригласил меня, привел в алтарь и показал: “Вот, смотри, какой почерневший холст. На нем изображено Воскресение. Мне хотелось бы что-нибудь такое светлое, хорошее. Ты же знаешь, как пишут на стекле?”. Я решил предложить Михаилу Ивановичу не роспись по стеклу, которая являлась немного ухудшенным западным аналогом, а именно каноническую живопись, переложенную на профессиональный витраж. Я предложил взять икону Андрея Рублева “Спас в силах”. Это вполне уместный сюжет для горнего места за престолом, его видно из любого места храма. Но только сделать это на профессиональной основе, на хорошем стекле-витраже. Демидову эта идея очень понравилась.

Я тогда только окончил институт, и мне было, честно говоря, очень приятно, что этот человек мне поверил. Поверил в то, что я действительно могу это сделать. Началась долгая трудная работа. Мне витраж, как техника, был незнаком, поэтому я себе не очень хорошо представлял, как это получится. За городом, в Фирсановке, я сделал картон. Картон – это склеенная бумага большого размера, на которую был нанесен сразу весь рисунок в цвете. То есть в натуральную величину был исполнен как бы эскиз всего того, что должно было получиться. Помимо этого, на картоне обозначались те свинцовые соединения между стеклами, которые тоже должны быть в оригинале.



Я тогда не очень хорошо представлял себе, как резать стекло овально или фигурно, поэтому мой картон поначалу получился не совсем правильным. Но самое главное, я себе даже не представлял все оттенки стекла, которые будут использованы в этой работе. Михаил Иванович поинтересовался, где производят это стекло. Оказалось, что существует всего три производства. В Советском Союзе в Брянске можно было купить абсолютно прозрачное стекло. Оно было очень интенсивное, яркое, но с весьма ограниченным количеством оттенков, не более шести цветов. Другие два производства – в Риге и Вильнюсе. Сегодня эти места малодоступны. А ведь там производилось по-настоящему ручное стекло, такое, каким мы любуемся на витражах Нотр-Дама и других западных соборов. Оно неровное, с пузырьками. Преломляя солнечный свет, оно переливается и сверкает. Мы поехали со старостой на производство этого стекла в Вильнюс. Остановились в нашем русском православном монастыре, который находился недалеко от станции около Святых Ворот. Когда мы пришли на производство, нас сначала встретили очень холодно, потому что мы, во-первых, говорили на чистом русском языке, во-вторых, они узнали, что мы из Москвы. Отношение оставалось прохладным, скажем так, до тех пор, пока Михаил Иванович не достал книжечку Московской патриархии. После этого отношение резко изменилось.

Главный инженер сначала повел нас на производство, где показал, как льется настоящее ручное стекло. Мы увидели печи, с огромным интересом наблюдали, как наливается на большой поднос стеклянная масса, как после этого ее разглаживают ручным катком, и получаются огромные блины. Затем эти большие красные блины лопатой клались на лоток, остывали и превращались в фантастической красоты ручное стекло. Главный инженер привел нас в огромный ангар, заставленный ящиками, количество которых сосчитать было невозможно. Каждый ящик был наполнен стеклом, причем, оно не везде было закрыто, и можно было видеть его оттенки. Оттенков, как оказалось, было значительно больше, чем я мог себе представить, где-то шестьсот-семьсот видов. Конечно, я сразу растерялся, поскольку и представить себе не мог такое изобилие. Попытался прикинуть, какие оттенки стекла будут мне нужны для работы. В итоге, мне все-таки удалось показать те ящики, какие мне нужно будет доставить в Москву. В общем, мы эту работу проделали.

На втором этапе надо было найти специалистов, которые могли бы всю эту большую работу изготовить по моим эскизам. Естественно, с моим участием. Я в то время слишком плохо знал саму технику, плохо представлял себе весь технологический процесс. Все это было для меня абсолютно новым. Я приходил много раз в Строгановский институт, беседовал со специалистами, занимающимися стеклом, видел великолепные образцы витража, который делали студенты. Правда, не современные, а студенты прошлого. Там, как образцы, были представлены великолепные копии средневековых витражей. Мой витраж представлял собой два-тридцать пять по высоте. Огромная махина. Но найти людей, которые бы взялись за эту работу, было очень трудно. После долгих поисков я нашел бригаду очень интересных ребят. Они делали витраж на Старом Арбате в магазине “Самоцветы”. На самом деле, можно сказать, что это был современный дизайн и подход. Там было слишком много аллюминия, и он больше представлял собой не изображение, а некое декоративное панно. Но, тем не менее, мастера были замечательные, особенно хорош был бригадир, который делал самые трудные, просто уникальные операции со стеклом и витражом. Вот как раз там я увидел, как делают протяжку из свинца, как его закладывают в воронку, похожую на мясорубку, и как из нее выползает такая свинцовая рельса разного модуля, разной толщины. Ей обкладывается, обжимается каждый кусочек стекла, а дальше соединяется при помощи паяльника. Так от края большого стола постепенно вырастает весь витраж.

Там же я научился резать стекло, поскольку принимал участие на всех этапах работы, в меру сил помогая ребятам это делать. Мы использовали мой картон, причем, по ходу работы происходила какая-то корректура. И в общем весь витраж получился, его смонтировали на месте, сзади сделали лампы дневного света. Двойной слой стеклоткани между витражом и этими лампами позволил очень ровно и красиво его подсветить. Более того, там была даже возможность сделать его более приглушенным. И когда свет в храме практически отсутствовал, горели только свечи, витраж слегка подсвечивался и мерцал.

Эта работа заняла у меня, по меньшей мере, год. Я об этом нисколько не жалею, потому что меня в этом случае не столько радовала материальная сторона, сколько то, что я действительно погрузился в мир настоящего витража, познакомился с настоящими мастерами и приобрел за это время опыт работы именно в этой технике.

Но надо сказать, что этим витражом не ограничилась моя работа в храме на Рижской. Бесценным стало для меня постоянное общение с Михаилом Ивановичем Демидовым из старинного русского рода Демидовых, старостой этого храма. Интеллигентнейший человек, который окончил финансовый институт, прекрасный юрист, финансист, хорошо знающий хозяйственную деятельность и во всем понимающий. За эти годы он сделал полностью весь фасад храма, покрыв купола и крыши медью. Построил домик для духовенства и просфорню со столовой. Он обустроил двор, сделал очень красивый вход из кованой решетки, окружил весь храм столбами из кирпича и решетками. И все это было сделано в одном стиле и с прекрасным вкусом. У него было как бы внутреннее художественное чутье, и надо отдать ему должное – этот храм при нем просто преобразился.
Но наступило время, когда нужно было сделать внутреннюю реставрацию.