АНДРИЯКА Сергей Николаевич, Народный художник Российской Федерации, действительный член Российской Академии художеств, Художественный руководитель Школы акварели, Ректор Академии акварели и изящных искусств, художник-акварелист, педагог родился в Москве в 1958 году.

Отец, Николай Иванович Андрияка, Заслуженный художник РФСР, преподавал в художественной школе при Московском художественном институте имени В. И. Сурикова. Он оказал большое влияние на становления сына как художника. Мать – Этолия Рудольфовна – переводчик и преподаватель иностранных языков.

Рисовать Сергей Андрияка начал рано, около 6 лет. Под руководством отца тренировал зрительную память, овладевал техникой акварели. Окончив художественную школу, поступил в институт имени В. И. Сурикова; с 1977 (после смерти отца) совмещал учебу с преподавательской деятельностью.

Сергей Андрияка: Мой выбор объединил результат личностного развития и семейные традиции. В детстве я практически не видел отца, который, будучи директором Суриковской школы, просто пропадал на работе. Моим воспитанием занималась мама. С искусством меня познакомила именно она. Лет с четырёх помню, как мы с ней лепили из теста и пластилина, рисовали… Она рассказывала мне сказки и разные жизненные истории и тем самым насыщала мои первые работы каким-то высшим смыслом, который стимулировал фантазию и творчество. Оставаясь один, я спокойно мог играть сам с собой. Телевизор у нас был, но не работал. Мама как-то его сломала, а потом никто не удосужился починить. Так что лет до 30-ти он для меня практически не существовал, да и теперь не очень-то нужен. Мое восприятие мира шло через живопись и цвет.

Примерно с пяти лет отец стал брать меня на летние плановые практики в Подмосковье. Я видел, как учащиеся рисовали, видел, как на бумаге у них получается отображать красоту природы. Это вдохновляло, хотелось тоже пробовать. Я начал рисовать карандашом, потом акварелью. Лет в семь отец стал обращать внимание на мои рисунки. Он видел, что для меня искусство становится не просто развлечением и игрой. Я жил этим, часами мог рисовать, лепить, не отвлекаясь ни на что более. Папа стал со мной заниматься, не объясняя, как писать, а обращая внимание на красоту – дом, дерево или лучи света. Это давало возможность развиваться фантазии и творческому воображению, восприятию прекрасного. Отец был и первым зрителем моих картин. У нас дома стояло ужасно расстроенное чёрное пианино Мюльбах, которое и служило мне выставочным стендом. Отец, приходя домой поздно вечером, высказывал свои замечания. В 1977 году он умер, я потерял не только отца, но и учителя. Тогда я только поступил в институт.

Большинство студентов, учившихся со мной, были люди семейные, с училищным образованием за плечами, они чётко понимали, что им надо. Я же, в свои 19 лет, метался в растерянности. Пробовал много всего, вплоть до авангарда, экспрессионизма и модерна. Потом всё лишнее отошло…

Вы знаете историю своей семьи? Кем были ваши предки, откуда пошла такая необычная фамилия?

– Насколько мне известно, по линии отца никто художеством не занимался. Дед был по происхождению греком, а по профессии кочегаром. Он умер в первые послевоенные годы. Бабушка, которую я тоже не застал в живых, была безграмотной и очень набожной. Родом она с Прилук Черниговской области Украины. Слушая службу в храме, она всё запоминала и знала почти всю Библию наизусть. Её уважали, к ней приходили за советом. До 1945 года фамилия писалась по греческой транскрипции «Андриака». В начале войны отец ушёл воевать добровольцем и попал на Второй украинский фронт. Через год раскрылось, что он художник. Его работы попали во фронтовые газеты. Украинцам было проще произносить и писать «Андрияка». Потом как-то так повелось, стал использоваться именно такой вариант фамилии.

Отец матери окончил Железнодорожный институт в Петрограде, знал несколько иностранных языков. Бабушку он встретил на Северном Кавказе. Она родилась в станице Суворовская. Говорили, что именно в её казацкой семье были художники-иконописцы и даже музыканты.

– У вас большая семья. Как ваши дети воспринимают искусство?

Действительно, я многодетный отец. Для моих детей главный путь воспитания – мой личный пример. Дети видят, как я, приезжая домой, работаю. Старшая дочь Анна очень жалеет, что недоучилась, так как период обучения совпал у неё с переходным возрастом, однако она занимается дизайном одежды, учится в сфере бизнеса и экономики. У старшего сына Фёдора склонность гуманитарная, но он наотрез отказался от художества, хотя, на мой взгляд, у него есть потенциал. Федор с удовольствием занимается экономикой и техникой. Сейчас он служит на Черноморском флоте. Его сестра Лиза учится достаточно успешно, ей 17 лет. Младшие дочки: Маше – девять, а Соне двенадцать лет. Машенька много рисует и лепит. Вижу себя в ней – она может часами сидеть, у неё нет свойственной детям неуёмной энергии и тяги к смене впечатлений, она спокойно может заниматься творчеством в одиночестве.

Ваш отец, будучи замечательным художником и педагогом, оказал большое влияние на Вас в выборе, если не профессии, то уж жизненного направления несомненно.

Отец умер в 1977 году. К столетию со дня его рождения в 2005 году мы сделали выставку, которая вызвала большой интерес. В 1982 году я закончил Суриковский институт и пребывал в некоторой растерянности. В Союз художников не сразу вступил, в художественном комбинате предлагались скучные заказы. Я решил делать свои персональные выставки. Таир Салахов как-то сказал, что все групповые выставки безлики. А тогда в моде были масштабные всесоюзные, республиканские выставки. Я решил – пусть будет один зал, но авторский. Моя первая выставка прошла в 1985 году в Звенигороде. Она многому меня научила – видеть собственные картины со стороны, уметь выстраивать экспозицию. К 1994 году у меня было уже 30 персональных выставок. В тот год в Манеже на моей персональной выставке было показано 600 работ. Ещё в 80-е годы появились заказчики. Но были разные периоды, было и затишье. Сейчас наоборот.

После окончания института Сергей Андрияка занимался в Творческих мастерских Академии художеств (1982-1985) под руководством А. М. Грицая и братьев Ткачевых. С 1983 член Союза художников СССР. Активно участвовал в различных выставках, в том числе и за рубежом. В 1985-1989 преподавал в Художественном институте им. В. И. Сурикова. С 1996 заслуженный художник РФ.

Работал маслом, гуашью, темперой, выполнял настенные росписи в технике мозаики, витража, офорта, занимался росписью по фарфору и эмали. Участвовал в реставрации храма Трифона-мученика в Москве. Почему же, всё-таки, выбор остановился на акварели?

Сергей Андрияка: Объяснить этого никто не может. Это просто сидело во мне внутри. Я писал акварелью с детства. Профессора в Суриковском институте мне говорили: «Есть задание по масляной живописи – вот его надо сделать, а акварель – по желанию». И я делал наброски и эскизы, портреты натурщиков акварелью – всё исключительно по желанию. Потом стал заниматься акварелью более серьёзно. Много писал с натуры, потом по памяти. Кстати, по памяти писал ещё в школе. Старался запоминать главные законы цвета, света, тона, существующие в природе. Со временем появились большие форматы. Стало ясно, что акварелью можно сделать всё, вопреки традиционно пренебрежительному отношению к ней. Повторюсь, что интерес к акварели существовал у меня всегда. Это вещь для меня абсолютно естественная, независимо от ученических заданий. Помню, в Суриковской школе я любил писать по памяти именно гуашью. Тогда я ещё не мог акварелью писать, только очень маленькие работы делал, в открытку размером. Большие акварели технически не мог делать. Это сейчас я делаю масштабные акварели, соразмерные масштабу замысла.

-Можно ли вообще говорить, что есть именно русская школа акварели?

Великие русские художники работали в акварели: Суриков, Репин, Васнецов, Врубель, Брюллов, Примацци, Соколов, Гау. Они создавали потрясающе выдающиеся вещи. У нас была великая акварельная портретная живопись в первой половине 19 век, на западе такого уровня не было. А вот пейзажная архитектурная акварель за рубежом была посильнее. Были целые национальные акварельные школы: французская, итальянская, испанская, голландская. Огромные объединения художников, которые писали только акварелью. В начале 19 века встречаются полутораметровые акварели. Их писали так же, как и маслом, с той же плотностью и живописью. Были огромные объединения художников- акварелистов, кто-то охоту писал, кто архитектурные виды и т.д. По всей Европе были тысячи мастеров. Мне посчастливилось в 1988 году в Эрмитаже просмотреть все фонды западноевропейской акварели. Они огромны по объёму. С самого открытия до вечера я всю неделю только и успевал, что перелистывал эти работы. И они прекрасны. Но о них, к сожалению, никто не знает.

Как Вы считаете, Вам лично удалось внести в искусство акварели что-то новое?

– Сложно ответить однозначно. Я целенаправленно и фундаментально занимаюсь акварелью. Маслом я тоже писал не один десяток лет, и у меня тысячи работ маслом, так же как и гуашью я работал и многим, многим другим.

С одной стороны, акварель – это моё восприятие мира, с другой – технические приёмы письма. Технические приёмы лежат в области экспериментов со светом, положением красок и слоёв, с масштабами работ и т.д. Но ведь искусство – это, в первую очередь, видение, а потом техника. Моё творчество – моё восприятие мира. Я своими глазами смотрю на этот мир. Два разных художника могут совершенно иначе изобразить один и тот же предмет, в зависимости от настроения, одухотворённости, личностного восприятия. Картина в отличие от самого хорошего фото – это не механическая фиксация объекта. Творец только дотронулся карандашом до бумаги – тут же его энергетика, его внутреннее состояние идёт в холст.

Картина, как дитя, живёт своей жизнью. Она уже не зависит от творца. Мне, чаще всего, не интересно, при каких жизненных обстоятельствах писал, скажем, Рубенс. Я чувствую эмоциональный заряд, энергетику картины. Это расскажет гораздо больше, чем сухие факты, прошедшие через века.

Сейчас все пишут одинаково. Акварелисты пишут, как правило, только по сырой бумаге и разводами, краска ложится однослойно, глубина не получается. Акварель может быть самой разной – и расплывающейся и насыщенной. У меня же с детства интерес к цветовой стороне. Я меньше занимаюсь портретом, где рисунок определяющий. Пейзаж мне интересен, мне интересно передавать мимолётность состояния света, влажность воздуха.

Основным занятием художника является многослойная акварельная живопись. Андрияка рисует по памяти, без предварительного рисунка карандашом (кроме сложных архитектурных мотивов). В работе использует послойные лессировочные прописки (20-30 слоев) по сухой или просохшей поверхности бумажного листа. Белила и другие материалы, кроме акварельных красок, не использует. Высококачественная английская бумага и хорошие краски позволяют сохранять цвет и колористическое богатство акварелей, отличающихся цветовой гармонией и поэтичностью восприятия мира.

Любимые темы художника — сельские и городские пейзажи, натюрморты. Он стремится запечатлеть окружающую жизнь в ее постоянно меняющихся состояниях. Многие работы посвящены архитектуре российских городов (Москвы, Тулы, Коломны, Великого Устюга и др.), а также городов Западной Европы и Америки. В 1995-ом году по заказу московской мэрии художник создал 6-метровую акварельную панораму Москвы 19 века. Цветовой облик города того времени воссоздан благодаря фотографиям из альбома Найденова (1867). В дальнейшем было написано еще несколько акварелей больших размеров, причем, не только пейзажей, но и натюрмортов («Лес», «Цветы и фрукты» и др.). Работа над этими полотнами позволила художнику сделать ряд открытий в технологии живописно-акварельного процесса.

Сергей Андрияка: …А потом со мной случилась интересная вещь. Я закончил институт, поступил в Мастерские Академии художеств, жил за городом у друзей в Подмосковье. Такое обыкновенной дачное место, никаких сверхкрасот, никаких сказочных далей и горизонтов. И как-то вдруг я стал писать по памяти акварелью то кустарничек, то лужу, то заборчик. Мне хотелось понять, как эта лужа себе ложбинку выбрала, как устроено отражение? Или выхожу из дома – а там по улице какой-то необыкновенный розовый иней. Бегом домой и писать. Год за годом я осваивал технику акварели. Параллельно работал маслом, пытался извлечь максимум цвета, света и возможностей, но масло оказалось тяжёлым, неблагополучным материалом для меня. Это кому-то может показаться странным. Ведь у меня тогда были английские краски «Виндзор ньютон» – 600 тюбиков, и все виды красок, которые выпускал ленинградский завод. Но я чувствовал, что всё богатство цвета, которое мой глаз видит, всю светоносность, прозрачность – масляные краски не могут передать. Сколько труда надо было приложить, чтобы достичь элементарного эффекта.

И вот в какой-то момент я почувствовал, что именно акварелью можно написать всё! Очень удобный, оперативный и портативный материал, быстро сохнет плюс сохранность. Для акварели нужно два основных компонента: это, в первую очередь, бумага и краски. Удивительная сохранность, если акварель хорошей краской написана на хорошей бескислотной бумаге, на сто процентов хлопковой или льняной. А ленинградские краски были замечательными по всем параметрам. Более того, скажу – остаются самыми лучшими на сегодняшний день! Техническая оснастка завода тогда была минимальной, почти всё вручную там делали да и до сих пор делают. Завод производит множество пигментов по жёстким ГОСТам, более жёстким, нежели те требования, которые западные производители предъявляют к своим краскам! Современные же масляные краски на синтетической основе временем проверены самым негативным образом. Картины, написанные этими красками в 50-60 годы прошлого века уже осыпаются, потускнели, требуют реставрации. Очень плохо влияют вещества, которые добавляется для ускорения процесса. А на питерском комбинате всё делается как и 100 и 200 лет назад – гуммиарабик, патока, ну, антисептик – получается абсолютно натуральная краска, проверенная столетиями

А вот совсем молодой Сергей Андриака, сын талантливого художника и педагога, только что получивший диплом, думал ли он когда-нибудь о том, что создаст Школу акварели, обретет учеников и педагогов-единомышленников?

Я об этом никогда не думал. Я об этом мог только мечтать. Я мечтал. Но не о ВУЗе. Я, поначалу, мечтал о школе. О том, что хорошо бы, чтобы была возможность учить художеству по-новому.

В 1999-ом году была открыта Московская государственная школа акварели Сергея Андрияки (с музейно-выставочным комплексом). По настоящее время художник является ее художественным руководителем…Учебные мастерские школы рассчитаны на небольшое количество учащихся. Рядом с классами расположены мастерские преподавателей. С целью распространения многослойной акварели в смежные прикладные области , такие как роспись по фарфору, миниатюрная эмаль, сочетание акварельной живописи с гравюрой, в школе оборудованы офортная, керамическая, ювелирная мастерские. В музейно-выставочном центре школы экспонируются работы учащихся и их преподавателей, коллекции других музеев.

Сначала Школа акварели, теперь Академия. Никто, даже «заклятый друг» не сможет, не осмелится назвать всё, что Вы делаете, сизифовым трудом. Но я, в сотый раз задаюсь вопросом: Зачем ему, успешному, популярному, состоявшемуся художнику, нужна эта головная боль, зачем ему это нужно?

Мне кажется, самое главное, чем я занимаюсь – это преподавание. Если ты этим можешь принести пользу, то этим и занимайся. На мой взгляд, первый опыт со школой получился очень удачным, школа востребована, эффективность обучения высока. Я и стал заниматься собственно академией потому, что это абсолютно новое художественное образование и в этом новом образовании, которое мы придумали, я вижу – как можно принести пользу. Я и сейчас в постоянном поиске того, как сделать это образование более эффективным, как выстроить методику и систему.

Если бы не была реализована идея школы, академия бы не родилась?

Моя позиция всегда была такой – надо начинать с малого. Вот если ты начинаешь с малого и не замахиваешься сразу же на очень большое и глобальное, то это получается лучше. Ты как бы себе самому доказываешь, что это может получиться. Когда мы школу только начинали создавать, то, собственно говоря, было все пусто. Нам был дан некий аванс. Было построено здание, приобретено оборудование какое-то минимальное. А вот что будет потом в этом здании, как оно начнет работать, насколько действительно будет востребовано это обучение, насколько оно будет эффективным, как мы выстроим обучение, как пойдут люди и пойдут ли, потому, что людей не обманешь. Они не пойдут учиться туда, где их ничему не научат. Это же очевидно. В первые годы было очень трудно. Но сейчас, когда уже школе 13-й год, можно с уверенностью сказать: мы смогли, школа действительно состоялась. Сколько огромных выставок мы сделали, показывая людям то, чем мы занимаемся. Это не очковтиральство, не мираж обучения, не обман. Мы показали и доказали, что действительно можем обучать. И мы обучаем. И получается это хорошо. Другое дело, что возник некий тупик. А что дальше? Нужно было, просто необходимо было замахиваться на более значительное, более глобальное. На то, что, собственно говоря, будет венчать всё обучение – как высшее художественное образование. Со всеми вытекающими последствиями.

Говорят: кому много дано, с того очень много спросится.

Наверное, да. Мы и стараемся делать максимум. Но в любом деле главное требование и к себе и к другим: требуя, показывай на личном примере У нас все обучение в школе построена на личном примере. Поэтому, если ты говоришь своим педагогам – надо творчески работать, то ты обязан соответствовать сам этому и быть на уровне.

А способен художник- педагог, талантливый художник- педагог как Вы, как Ваши друзья художники, в школе, а теперь и в Академии за короткое время дать, передать практически 100% своего мастерства?

У нас всё обучение построено на том, чтобы «передать из рук в руки». У нас нет консультативной системы обучения. Она прямая. Причем, это будет в Академии по всем предметам. Это новые предметы, которых у нас не было. Та же керамика, витраж, мозаика – это всё будет передаваться. Педагог не будет отсылать своих студентов: вы почитайте, вы посмотрите, вы изучите. Педагог обязан поделиться со своими учениками тем опытом, который он имеет. Обязан. И эта обязанность заложена в нашей системе обучения в Академии. Именно обязанность педагога, потому, что никакой другой формы обучения быть не может.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…