Я еще в раннем детстве любил ездить к бабушке в Сергиев Посад. Она водила меня по Лавре, и мы вместе любовались панорамой Троице-Сергиевого монастыря. Помню, бабушка задумала поселиться в доме, в таком месте, чтобы он был рядом с этими святынями. Мама моя пришла на помощь в поисках такого жилья. Поначалу ничего не получилось, в тогдашнем Загорске не было нужного варианта. Но вот неожиданно чудесным образом она попадает в такой дом. Там жили довольно странные люди – бывшие церковные певчие, но атеисты, которые, как они говорили, устали от колокольного звона и хотели перебраться куда-нибудь подальше… И – состоялся обмен, как говорится, по взаимному интересу.

Теперь я, приезжая к бабушке, останавливался в ее новых комнатках. Тем более, что жили у нее какие-то уникальные собаки разных пород, даже был такой Тузик, который оказался полуволком-полушакалом. Бабушка его еще щенком купила на рынке как будущую овчарку. А вырос непонятный зверь, который сидел на цепи в прихожей.



Так вот, приезжая к бабушке, я неизменно отправлялся в Лавру. По дороге, была смотровая площадка. Первый раз я с этого удобного места с отцом писал Лавру. Помню, вдоль спуска к Лавре росли большие высокие деревья, которые, увы, уже не существуют. А они когда-то органично дополняли общую атмосферу благости и красоты.

Став уже профессиональным художником, я в своей манере продолжал искать в тех местах разные выгодные точки для работы. И вот, подъезжая однажды туда на электричке, я обнаружил, что с железнодорожного полотна открывается великолепный вид на Сергиев Посад и Лавру. Тогда я забрался на насыпь и стал делать подробный рисунок. Но Лавра была очень далеко, и я ее потом на полотне “приблизил”. Получилась великолепная охватывающая панорама.

Когда я в институте писал диплом о поле Куликовом, очень увлекся пением. Меня, в частности, поражало, что, когда народ приходит петь к преподобному Сергию, пусть даже совсем непрофессионально, всегда чувствовалось, что пение это идет от сердца, от любви, от духовного порыва. И это просто пробирало до слез.

Из Троицкого собора я переходил в Успенский. Пение можно было послушать и в духовной Академии. У семинаристов оно, конечно, получалось более стройное, но той народной душевности, сердечности – не было…



Однажды после вечерней службы решил я пройтись к местному прудику, где стоит скромная Ильинская церковь. Зашел я в нее и слышу – поют акафист. Народу было немного, но пели люди очень слаженно и проникновенно. На меня это произвело чудесное впечатление. Когда я вышел, то обошел эту церковь, подошел к пруду и решил, что обязательно должен написать этот красивый храм, отражающийся в воде и вызывающий ощущение милого и родного места.

Были в тех местах и встречи с очень интересными людьми. Я много общался, например, с находящимся тогда уже на покое архиепископом Сергием. Он очень много мне рассказал и поведал. А я показывал ему свои картины, советовался. Говоря современным языком, он был для меня как бы духовным консультантом.

Но что удивительно: 6 июня в 1982 году был праздник Троицы. Мне очень нужно было посоветоваться с Владыкой Сергием по предстоящей защите диплома, и я, зная его занятость, все-таки решил к нему заглянуть. Он сидел один в келье, очень мне обрадовался и стал рассказывать, как разгадал тайну “Троицы” Андрея Рублева. Ему во сне было откровение о персонажах этой великой иконы, которое отличалось от трактовки светских искусствоведов. А на прощание мне сказал, что с моим дипломом будет все замечательно. Вскоре его не стало…

Бабушка часто бывала в Лавре, когда позволяло здоровье – каждый день. Хотя и само соседство с Лаврой согревало душу и делало жизнь радостней, к ней бабушка даже издалека постоянно обращалась с молитвами.